Увеличить изображение- жми на картинку
Кристоф Жан Мишель "Фофа" Рабеаривело живёт в Санкт-Петербурге.Его персональные выставки проходили в Петербурге, Москве, Париже и на Мадагаскаре. В юности он был одним из создателей андеграундной художественной группы "Боевые слоны". Школа, к которой он относит свое творчество сегодня, называется "Новый романтизм". Фофа сладко тоскует о потерянном рае и убеждённо выступает за глобализацию. Во время одного из его визитов в Москву с ним побеседовал Ив РАСИДАНДРИАНТАВИ.
- Фофа, у тебя легендарная биография. Расскажи о себе. Давай начнем с "Боевых слонов".
– В середине 1880-х несколько студентов Мухинского училища – коренные петербуржцы и малагасиец я – организовали группу "Боевые слоны". Мы работали в жанре "пан-арт" ("тотальное искусство"), превращая жизнь в произведение искусства. Например, купались в белые ночи в Неве, а потом шли на квартиру друга к Эрмитажу в одних трусах. Это был эпатаж: голый мокрый негр со следами мазута на фоне великого русского музея. Слово "слоны" в названии группы отражало наши немереные амбиции. То, что на Мадагаскаре никогда не было слонов, я не афишировал. (Смеётся.) В начале 90-х большинство наших уехали на Запад, а я поехал на Мадагаскар. Открыл художественный кружок в Российском культурном центре в Антананариву. Учил живописи и рисунку француженок, китаянок, индусов, африканцев. Это напоминало мне идиллическое время – подфак иняза в Киеве в 1985-м. Там тоже был Вавилон юных.
- Тогда же ты был и художником первого международного фестиваля мод на Мадагаскаре "Manja" ("Красота")?
– Да, мне довелось быть главным дизайнером и автором логотипа проекта. Впервые на Острове проводились кастинги и обучение моделей. Дефиле проходило в отеле "Хилтон Мадагаскар". Там было много смешного. Мадагаскарские девушки не очень высокие. И один мой приятель говорил, что "Manja" – это когда "коротконогие модели дефилируют, чтобы показать длинные платья!" (Смеётся.) Но он так говорил, думаю, потому что наши красавицы его игнорировали.
Вот уже 11 лет я работаю в Санкт-Петербурге.
- Откуда взялось такое немадагаскарское имя – Фофа?
– "Фофа" – это уменьшительная форма от моего имени Кристоф. Так меня звал двоюродный дед, тоже, кстати, художник. В первой жизни Фофа был спортсменом: в 1982 – чемпион страны по гандболу, в 1983 объявлен первым вратарём страны. В 1994 мне предложили тренировать вратарей женской сборной, но я уехал в Россию. Тут меня прозвали "мягкий Вова". Был у нас и "твёрдый Вова" – художник Владимир Хахо.
- Какие идеалы ты исповедуешь в искусстве?
– Боюсь показаться пафосным, но три ключевых слова для меня – любовь, покой, гармония. На моих работах персонажи продолжаются в пейзаже – океан, цветы, птицы... Кое-кто посещал мою выставку по два-три раза, утверждая, что это – чудесная лекция по географии. Но подозреваю, что им просто нравились мои загорелые девчонки! Концептуальная метисизация
- Почему на твоих европейских пейзажах, как правило, изображён закат, - не аллюзия ли это на известный труд Освальда Шпенглера?..
– Ничего подобного (хотя в общем я со Шпенглером согласен). Заход солнца интересен мне как эфемерная граница мира света и мира тьмы. Драматургия недолговечности на фоне культурного ландшафта Европы, который – казалось бы – символизирует историчность, надёжность, вневременность... А потом, я вообще люблю приглушённые, пастельные тона. Солнце Европы, хоть и закатывается, но так медленно, и так величественно! А тем временем вокруг печаль. Печально думать о том разрыве, который существует между развитыми и развивающимися странами. 20 век принёс такие жестокие войны и экономические катастрофы, что люди начали искать спасения в красоте нетронутой природы. Мои картины и об этом тоже. По большому счёту я – за глобализм. Человечество должно переплавиться в своём великом котле.
- Не поэтому ли "туземцы" на твоих картинах цвета не чёрного кофе, а кофе с молоком? Сплошные мулаты!
–Мулаты на моих картинах – это общий знаменатель человечества. Я пишу не антропологические или этнографические вещи, а "потерянный рай". Малагасиец бы сказал: "Один любит горячее, другой – холодное, сделайте тёплое и живите дружно".
- В чём, по-твоему, основное отличие русских от малагасийцев?
– Вообще русские и малагасийцы очень близки по ментальности! Но есть и серьёзные отличия. Например, в отношении к человеческим костям. Для европейца череп, "мёртвая голова" – это символ предельного ужаса, как плакат на трансформаторных будках или "весёлый Роджер" на пиратском флаге. А у малагасийцев есть праздник, связанный со скелетами: каждый год родственники во время ритуала "фамадихана" вынимают из фамильных склепов останки своих предков, с любовью обмывают их, переодевают в новые одежды. После смерти человек становится "разана" – то есть предком. Имея доступ к высшим уровням мира, разана является источником мудрости для живых и защищает их от опасностей. Живые могут контактировать с богом Занахари – творцом всего сущего – через посредничество мёртвых. И вот "фамадихана" – повод не для грусти, а для веселья. Выказывать печаль в этот день неприлично. Все искренне радуются общению с предком. Если европейцы "смеясь, расстаются со своим прошлым", то малагасийцы со смехом к нему возвращаются.
– Ну, а русские?..
– Русские, мне кажется, не любят и боятся не только скелетов, но и вообще прошлого. Недаром есть выражение "Иван, не помнящий родства". Если где-нибудь в Испании или Швеции человек забыл своих родственников, это воспринимается как разновидность амнезии, клинический случай. В России же это – целый феномен. Русские настроены на будущее. "Утро вечера мудренее"... Недаром в России так органично прижился футуризм. - Русские футуристы обзавелись даже самоназванием – "будетляне". – Разве это не похоже на национальное самоопределение?.. (Смеётся.) А малагасийца, мальгаша я бы назвал, наоборот, "быльгаш" – от слова "было". Весь мир куда-то движется, и только малагасийцы, у всех в тылу, упорно хранят и воспроизводят старину.
– Как же тогда русским и малагасийцам находить общий язык?
– Элементарно! Ведь и у тех, и у других – общая оторванность от потока истории. То есть – утопизм. Утописты легко понимают друг друга. И не я первый заметил, как быстро приживаются в России уроженцы Мадагаскара – равно как и россияне на Великом острове.